Меню
16+

«Сельская правда», общественно-политическая газета Гаврилово-Посадского района

18.06.2020 09:23 Четверг
Категория:
Если Вы заметили ошибку в тексте, выделите необходимый фрагмент и нажмите Ctrl Enter. Заранее благодарны!

Была война…

Так мы жили

Когда началась Великая Отечественная война, мне было всего четыре года. Это совсем мало для того, чтобы полностью осознать, что происходит в семье, в селе, в стране и, тем более, в мире.

Жили мы в селе Скомово Гаврилово-Посадского района Ивановской области. Страх, тревога, ненависть к Гитлеру передавались нам от взрослых. Некоторые события тех дней глубоко врезались в память. С трудом верится, что мы остались живы, не взирая на голод, холод и непосильный труд.

Картошка

Помню, как в первый год войны, ночью, при лунном свете, отец Кузьма вырыл в огороде яму, положил на дно соломы, а потом засыпал картошку. А матери сказал: «Пять мешков, только бы мыши не залезли, да немцы не нашли. Иначе с голоду помрём, ртов-то у нас…» «С нами десять» — прошептала мать и, глубоко вздохнув, заплакала. «Не плачь, Марфа, будем надеяться, что под Москвой фашисту рыло расквасят, тогда и проживём». Мне было больно видеть слёзы матери, я взял её за руку и потянул поближе к дому.

Похоронка

Хорошо помню тот момент, когда по селу разнеслось: «Кузьме Одинцову похоронка пришла на сына Михаила, погиб смертью храбрых». Услышав это, я остолбенел, а опомнившись, опрометью бросился домой и застал мать на коленях перед иконой. Она исступлённо плакала, умоляя Бога вернуть сына… Через три месяца мы получили письмо из Ярославля, оно было от Михаила. «Лежу в госпитале, — писал он, — понемногу начинаю понимать, что со мною произошло. Все три сквозных пулевых отверстия затягиваются. Перед отправкой на фронт заеду домой». Домой так и не заехал, мы снова стали получать солдатские треугольники с надеждой на победу, с вырезанными из фронтовых газет карикатурами на Гитлера, которые казались нам очень смешными. Насмеявшись, мы с сёстрами Людмилой и Фаиной, такими же малолетками, как я, плевали на него, топтали ногами и выбрасывали на помойку.

Солома

Часто вспоминаю, как ночью сестра Евдокия поднимала меня с постели, помогала одеваться и тихо шептала: «Шура. Пора». На улице мороз, вьюга, но это нам только на руку. Идём в поле к скирде соломы. Две вязанки соломы хватало на корм скоту (корова и три овцы), истопить русскую печь и лежанку, набить матрас и несколько подушек, на которых спали. Много соломы уходило на ремонт крыши. Иногда, опасаясь друг за друга, к скирде приходили сразу несколько человек. А если была безветренная погода и скирда недалеко от дома, старались сделать не одну, а две ходки. Мылись в русской печи. После того, как печь протапливалась, из неё выгребались остатки сгоревшего мусора, которые заменялись соломой. Первыми мылись взрослые, а потом мать по одиночке принимала нас, детей. Без шлепков и громкого плача не проходила ни одна помывка. Мыло, попавшее в глаза, делало своё дело.

Трудовой фронт

Сестра Евдокия в 1942 году, когда ей исполнилось 16 лет, была мобилизована за 50 км от родного дома на торфопредприятие в местечко Коптево, что под Тейковом Ивановской области. Часто рассказывала: «Условия, в которых нам приходилось работать, были нелёгкими. Жили по 80 человек в одном холодном бараке. Каждое утро, преодолевая трёхкилометровый путь, мы ходили на торфоразработки: добывали, грузили торф в корзины и на плечах несли его к вагонам. Для того, чтобы эти неподъёмные корзины не так натирали плечи, использовали подплечники. Большие глыбы торфа, которые не помещались в корзины, перетаскивали на спине. Работали в две смены. Кроме обычной плановой работы, у нас была нагрузка – заполнить торфом «американские» вагоны. Так мы называли тогда обычный товарный поезд. Много неудобств доставляло и наше немудрёное обмундирование, особенно, в холодное время. Обуты мы были в ватные чулки, поверх которых брезентовые бахилы и верёвочные лапти. Днём такая обувь намокала, а потом, обледенев, замерзала. Ноги так коченели, что теряли всякую чувствительность. Рацион питания был очень скудный. Сначала получали по 600 граммов хлеба, но вскоре паёк урезали до 400 граммов. А недостающие 200 заменили сырой капустой и картошкой. Но сварить нам это часто не удавалось, ели в сыром виде. Вечерами света не было, ужинали в потёмках, тараканы с потолка падали прямо в тарелки. После ужина возвращались в барак, засыпали «мёртвым» сном и не всегда чувствовали даже укусы клопов, которых было множество. От постоянного недоедания и непосильного физического труда мы были исхудавшими и измождёнными. За первые полтора года вырваться домой ни разу не удалось. Потом стали работать сверхурочно, чтобы заработать дополнительные дни. А получив отгулы, мы пешком, за 50 км отправлялись в родные места. Побывать дома и поспать в тёплой постели хотя бы одну ночь было несказанным наслаждением. А утром, забрав четверть молока и горбушку хлеба, вновь преодолевать это же расстояние. 9 мая 1945 года нам сообщили о Победе. Радость была неописуемой. Тогда слово Победа означало не просто конец войне, это было начало новой жизни. На радостях мы разбежались по домам. Но ненадолго. Нас всех снова собрали и вернули на торфоразработки, где пробыли ещё ровно год. После демобилизации работала в колхозе дояркой, свинаркой, почтальоном, убирала зерновые, сено, ездила в лес за дровами. Вообще, работали вместе с мужиками куда пошлют. Больше работала бригадиром.

Песня тракториста

Помню, как из района приехали двое представительных мужчин, позвали отца и брата Бориса. Суть разговора заключалась в том, что Борису нужно ехать в Иваново на фабрично-заводское обучение, отцу сказали: «Завтра же везите». Выписали какой-то документ, по которому Бориса должны будут зачислить в учащиеся, определить в общежитие и поставить на довольствие. В Иваново Борис не поехал, хотя мать со слезами упрашивала его, угрожая тем, что приедут из милиции и адреса не скажут, куда увезут. Не помогло. Через неделю вновь приехали представительные мужчины, сказав Борису: «Парень ты взрослый, сообразительный, если не хочешь в тюрьму, то давай поедем вместе с нами, как раз с завтрашнего дня в Гаврилово-Посаде начинают работать курсы трактористов». Борис начал работать трактористом в неполные пятнадцать лет. Работали сутками, обедали в поле, спали в борозде. 1943 год. Два часа ночи. Парни и девчата отпели свои песни и частушки, парами разошлись по своим укромным местечкам. Смолкла гармошка. И только далеко, на Петриловой горе слышен рокот работающего трактора и любимая песня тракториста: Вернулся я на родину, Шумят берёзки встречные, Седая и красивая меня встречает мать… И вот иду, как в юности, я улицей Заречною И нашей тихой улицы совсем не узнаю… Была бы наша Родина богатой и счастливою, А выше счастья Родины нет в мире ничего… Это поёт Одинцов Борис. Его голос, насыщенный лёгкой грустью, накрывает село, проникает через приоткрытые двери во все хаты. Медаль «За доблестный труд» в годы войны украсила грудь молодого тракториста.

Брат Фёдор

Фёдор родился в 1929 году. Работать в колхозе начал с 13 лет. На быках подвозил воду в поле для заправки систем охлаждения тракторов. Быки его не слушались. Фёдор плакал и просил маму помочь ему. На четырнадцатом году быка заменили лошадью. Для Фёдора это было счастьем, и он прыгал от радости до потолка. Зимой вместе с мужиками Фёдор возил из леса дрова для прифермерской котельной. Однажды лошадь, на которой он работал, заболела. Но бригадир, не взирая ни на что, приказал: «Езжай без разговоров». До леса кобыла не дошла, а через день издохла. Времена были суровые. Фёдора судили как вредителя, сочли, что виновен, дали как малолетке два года общего режима. Он отсидел меньше года. Брат Борис ездил куда-то хлопотать, и Фёдора отпустили. Приехал домой в длинном до пят зелёном брезентовом бушлате. На вопрос отца: «А где же твоя тужурка?» — Фёдор рассказал, как его почти новую тужурку в первый же день блатной сокамерник проиграл другому в карты, а эту рвань дали взамен. Вернулся Фёдор осунувшимся и заметно повзрослевшим. После службы в армии трудился шофёром на железобетонном заводе в городе Иваново. Был большим балагуром и отличным гармонистом.

«Ножки да рожки»

Брат Иван родился в 1928 году, начал трудиться с четырнадцати лет в мастерской деревни Булыгино Юрьев-Польского района. Строили сани и телеги, а больше гнули полозья для саней и колёса для различных телег. В этой же мастерской некоторое время проработал и брат Фёдор на выделке кож. Однажды произошёл смешной и в то же время грустный случай. Привезли из Беляницина на выделку свиную кожу. Начальник мастерской принял её, велел Ивану убрать в подвал, где похолоднее, и уехал на три дня в Юрьев-Польский на совещание. Иван, когда убирал кожу, заметил, что она достаточно аппетитно выглядит, аж дух спирает. Ну и порешил, пока старшего нет, отрезать от неё кусочек и сварить из него суп. Так и сделал. Ведра хватило на всю бригаду. За три дня от свиной кожи остались «рожки да ножки». Счастье было в том, что начальник мастерской оказался добрым, а хозяин свиной шкуры — любитель выпивки. После окончания службы в армии (сержантские курсы при Рязанском военном училище) в десантных войсках Иван всё время работал мастером, затем начальником ткацкого цеха в селе Скомово. Умел не только быстро подоить корову, но и при покупке верно определить её удойность, мог отремонтировать часы, построить дом. Имел Иван Кузьмич большую пасеку. По словам Ивана Кузьмича, его любимая песня — романс, щемящий душу и выжимающий слезу… «Белой акации гроздья душистые…» Затягивал эту песню при любом удобном случае. Пел громко и мелодично, всегда подыгрывая себе на гармошке. 1944 год. Первый раз в первый класс В руках торба из цветной тряпицы, в торбе плошка под гороховую кашу, ложка, обрывки газеты, на которых предстояло учиться писать буквы, и карандаш. Учительница Евгения Борисовна ходит по классу, широко улыбается, старается каждого погладить по голове, каждому сказать ласковое слово… Домашнее задание для всех одно — выучить к следующему уроку какое-нибудь стихотворение. Мне такое задание показалось очень простым. Я их знаю много, думал я, расскажу. На следующий день к классу один вопрос: «Кто первый к доске?» Ну, конечно, я, Шура Одинцов. Встав по стойке смирно, торжественно начал: «Никому так не сплясать, как нашему деду, запихал ноги в чугун и кричит: уеду». «Хорошо, — улыбаясь, сказала учительница. — А ещё, Шура, знаешь? «Я их много знаю», — почти прокричал я и, размахивая руками, начал: «Ты зачем в аптеку ходишь, окаянная моя, пузырьки в карманах носишь, отравить хочешь меня?». Тут Евгения Борисовна не выдержала, громко расхохоталась. Вместо ожидаемой пятёрки я услышал: «Шура, это песенки, а не стишки». Садясь за парту, я подумал: «А какая разница, стишки это или песенки?»

Материал подготовил А. К.Одинцов, уроженец с. Скомово.

Добавить комментарий

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.

28